Носовая часть минного крейсера “Всадник” после столкновения с крейсером “Память Азова”. Май 1895 г.
В ходе окраски командирам предоставлялась свобода выбора, позволявшая всесторонне оценить эффективность получившихся оттенков и степени однородности окраски. Плавающий тогда на "Памяти Азова” граф А.П. Капнист (1871–1918) писал о том, что его корабль по выбору Г.П. Чухнина был окрашен в несколько розоватый серый цвет, под топ местности”. Благодаря этой окраски корабль не только ночыо, но и вечером, и рано утром “совершенно сливался с морем”. Хорош был и серо-зеленый цвет под “мокрую парусину”, какой имел “Владимир Мономах”. Он, однако, выдавал себя отблеском в лучах прожектора. Самым рациональным и практичным оказался цвет одной из канонерских лодок (и, по-видимому, миноносцев и минных крейсеров), полученный по рецепту С.О. Макарова. Ее черный борт прокрашенный легким слоем жидких белил позволял кораблю скрываться во мраке ночи уже на расстоянии 2–3 каб. Сверх того, борт корабля, в отличии от “Владимира Мономаха”, не давал отблесков. Как подчеркивал в своем отчете С.О. Макаров, “работа по перекраске судов и разные другие приготовления произвели весьма благотворное действие на личный состав и чрезвычайно подняли дух на эскадре" (С.О. Макаров. Документы, ч. II, с. 198).
Так в массовом порядке было положено начало не только маскировочной окраске но и ее камуфляжным очертаниям, что спустя 10 лет позволило применить ее в Порт-Артуре и Владивостоке на миноносцах. Опыт эскадры в Чифу не был забыт, и окраска Тихоокеанской эскадры в боевой зеленоватооливковой цвет была введена в Тихом океане осенью 1903 г., а во Владивостоке крейсера и миноносцы окрасились в первый день войны. Опыт усиленной боевой подготовки в Чифу запомнился флоту и многие передовые офицеры сумели применить его в своей последующей службе.
По странности, доныне не имеющий своего объяснения, один из участников эпопеи в Чифу — командир "Владимира Мономаха” З.П. Рожествеиский по опыту маскировочного окрашивания 1895 г. вынес совершенно иное убеждение — в полной бесполезности этой окраски. Уже в должности начальника ГМШ в 1903 г. он с явной издевкой отзывался об инициативах С.О. Макарова. По счастью, не все офицеры вышли из Чифу с таким боевым багажом, как командир "Владимира Мономаха”. Многие сумели применить полученный опыт в войне и первыми из них, как это выяснилось тогда, были офицеры из команды "Всадника” и "Гайдамака”. Их опыт миноносной разведочной и дозорной службы за недолгий, но предельно насыщенный месяц мобилизационной готовности в Чифу оказался, наверное, самым весомым.
Не раз, наверное, выполняя разведку и охрану эскадры в море, “Всадник” и “Гайдамак”-могли лицом к лицу или издали встречаться с кораблями того флота, с кем вот-вот предстояло вступить в бой. Ведь Порт-Артур, где находился японский флот отделялся от Чифу каких-то — прямо на север- 75 миль. Три часа полным ходом. И действительно во время выхода эскадры (пять крейсеров, один броненосец и две канонерские лодки) 13 мая минный отряд (два минных крейсера и миноносец “Свеаборг”) совершил рекогносцировку в Вей-Ха-Вей, где застал несколько японских кораблей. Часть его фортов имела разрушенный вид. Ответную рекогносцировку 19 мая совершили два японских миноносца. Обойдя эскадру средним ходом, они ушли в море. На флагманском “Памяти Азова” их встречали маршем и японским гимном. Момент этот был опасный: открытый рейд давал возможность провести внезапную атаку и “Всаднику” с “Гайдамаком” приходилось быть готовыми ко всем случайностям.
Плавание 13 мая ознаменовалось столкновением “Всадника” с флагманским “Памятью Азова. Самоотверженным усилием экипажем обоих кораблей ремонт был выполнен в несколько дней. Досадный столь некстати произошедший казус, в истории флота, понятно, не афишировался и, возможно, даже и не расследовался. В Чифу в ожидания боя было не до расследований. Ясно одно, произошедшая авария была одним из показателей той напряженности и приближения к боевой обстановки, в которой эскадра в Чифу готовилась к схватке с японским флотом. Освободившись от всех не требовавшихся для боя лишних грузов, проводя курс учений, стрельб и маневров (они стали основной подготовкой Практической эскадры Балтийского моря 1896 и 1898 г.) эскадра становилась сплаванным боевым соединением.
27 апреля, в пору особенно интенсивной подготовки эскадры к бою, С.О. Макаров записывал в дневнике о визите английского адмирала, который дал русским дружеский совет остерегаться японских мин и уверял, что русский флот в силах превосходит японский и что пять русских кораблей справятся со всеми японскими. “Вероятно, он обратное говорит японцам”, — замечал С.О. Макаров. Действительно русская эскадра располагала пятью тяжелыми кораблями, из которых два были равноценны современным броненосцам. У японцев кораблей такого класса не было. Их главная эскадра состояла из двух устарелых (1877–1878 года постройки) малых броненосцев водоизмещением 2000 и 4000 тонн (один имел четыре 9,4-дм пушки), легкого крейсера “Чиода” с 4,6-дм броневым поясом и трех однотипных крейсеров типа “Мацусима”. У них броневого пояса не было, но зато они несли по одному 12,6-дм орудию в барбетных установках.
Много неожиданностей, как показал бой при Ялу, можно было ожидать от “могучей эскадры” из пяти малых, но быстроходных (скорость от 18,5 до 23 уз) бронепалубных крейсеров, из которых “Нанива” и “Такачихо” имели по два орудия калибром 10,2 дм. Кроме названных тяжелых орудий японский флот имел на вооружении 35 6-дм, 59 120-мм пушек и 154 малокалиберных скорострельных. Два китайских броненосца, захваченных после капитуляции китайского флота, были, по-видимому, небоеспособны. Проявить себя могли и имевшиеся у японцев несколько 50-70-тонных миноносцев, из которых четыре имели скорость от 20 до 22 уз. Весомый противовес им составляли два минных крейсера и три миноносца.
К имевшемуся “Свеаборгу” 20 мая присоединились “Янчихе” и “Сучена”, пришедшие под конвоем лодки “Бобр”. Миноносцы “Борго” и “Ревель”, изрядно потрепанные после океанского перехода, прямо из Шанхая, где они ремонтировались, под конвоем “Забияки” перевели во Владивосток. Наличие в составе эскадры двух минных крейсеров заметно обеспечивало перевес русских миноносных сил над японскими. Но на легкий успех в бою рассчитывать не приходилось. Важно было сравняться с японским флотом в боевой подготовке и восполнить его главное преимущество — наличие боевого опыта и обстрелянное™ его кораблей. Их отличная сплаванность, искусство и практика стрельбы, смелая наступательная тактика заставляли готовиться к бою с полным напряжением сил.
Лишь достигнув такого же уровня боевой и эскадренной подготовки, можно было одолеть противника. И С.О. Макаров, фактически руководивший боевой подготовкой эскадры, сумел достичь невозможного. Разрозненно плававшие корабли стали действительно боевой эскадрой. Особенно радовал адмирала боевой дух миноносных кораблей: “Всадника”, “Гайдамака” и малых миноносцев. В свете "весьма бравого”, по выражению адмирала общего настроения на эскадре, где все корабли соперничали один перед другим "в готовности к делу: “На судах быстроходных молодежь как-то весело смотрела на предстоящее дело и когда пришло известие, что японцы согласились на все требования нашего правительства, то на быстроходных судах многие искренно пожалели, что не удалось подраться”. “Быстрый ход” — замечал адмирал, — действительно подымает дух экипажа и это составляет немаловажное преимущество большого хода”.
Свою роль в боевом настрое минных кораблей сыграли, понятно, задававшие тон командиры “Всадника” и “Гайдамака”. Капитан 2 ранга М.Г. Невинский (1849-?) в 1886–1889 гг. командовал миноносцем “Ревель”, с 1889 по 1892 г. прошел трудную школу службы в должности старшего офицера крейсера “Князь Пожарский”, а “Всадником” командовал с 1893 по 1895 г. Цензовые правила привели М.Г. Невинского к назначению в 1895 г. на должность командира более крупного (водоизмещение до 1600 т), но вовсе не имевшего боевого значения монитора “Лава”. В январе 1898 г. М.Г. Невинский получил в командование строившийся крейсер “Диана”. Но казенное судостроение, погрязшее в непроходимой рутине помешало командиру успеть вывести свой корабль в море.